Владислав Сырокомля
«Великий муж, — читаю я в газете, — Отправился ad patres…»1 Вот беда! Что этот муж существовал на свете, Не ведал я, клянусь вам, господа! Богатые скрываются в могилах, Но и туда, угаснув, вносят
Здесь дни мои текут спокойно, Здесь хлеба вдоволь и цветов, И вечерком приятель добрый Потолковать со мной готов. Средь яблонь, груш и дубов старых Отрадно в этой мне тиши. Еще одно бы только благо
I . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вьет паук тенета, над работой бьется, Пустит нить по ветру — муха попадется. Складывая песни, ты, поэт народный, Уловляешь сердце мыслью благородной. Ты, паук угрюмый, сеткою покрытый, Ждешь своей добычи — мухи ядовитой. Ты,
I Я владею целым миром, всем, что в мире обитает, Что в нем» плавает и ходит, пресмыкается, летает. И земля, и свод небесный — все мое! Владея ими, Не боюся власть утратить над вассалами
Мы пьем, веселимся, а ты, нелюдим. Сидишь, как невольник, в затворе. И чаркой и трубкой тебя наградим, Когда нам поведаешь горе. Не тешит тебя колокольчик подчас, И девки не тешат. В печали Два года
Гроб стоит в костеле, и органа звуки Слышны издалека. Нищих хор поет. Пьяненький могильщик, опустивши руки На тяжелый заступ, речи с ним ведет: «Ты, почтенный заступ, служишь мне исправно! И песок, и глина знают
Когла молодая красотка Украйны, С румяными щечками, с темной косой, Со всем обаяньем украинской тайны, Про дедов мне песню затянет порой, И, вея тоскою непризнанной муки, Закаплют мне на душу свежие звуки, — Тогда…
Птичка божия проснулася с зарею, А уж пахаря застала за сохою; Полетит она к лазурным небесам И, что видит в селах, все расскажет там. Скажет птичка богу, что бедняк страдает, Что кровавым потом ниву