. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Пусть осень ранняя смеется надо мною, Пусть серебрит мороз мне темя и виски,- С
Истинно тот есть любимец богов, кто жизни весною Миртом главы не венчал, кого только в грезах манила Нежной рукой золотая царица Китеры. Дарами Муз и харит небогатый, пусть древнего Кроноса семя В сердце глубоко
Владимир Соловьев Лежит на месте этом. Сперва был философ. А нынче стал шкелетом. Иным любезен быв, Он многим был и враг; Но, без ума любив, Сам ввергнулся в овраг. Он душу потерял, Не говоря
Милый друг, иль ты не видишь, Что все видимое нами — Только отблеск, только тени От незримого очами? Милый друг, иль ты не слышишь, Что житейский шум трескучий — Только отклик искаженный Торжествующих созвучий?
Милый друг, не верю я нисколько Ни словам твоим, ни чувствам, ни глазам, И себе не верю, верю только В высоте сияющим звездам. Эти звезды мне стезею млечной Насылают верные мечты И растят в
Когда резцу послушный камень Предстанет в ясной красоте И вдохновенья мощный пламень Даст жизнь и плоть своей мечте, У заповедного предела Не мни, что подвиг совершен, И от божественного тела Не жди любви, Пигмалион!
(Посвящается В. Л. Величко) Пора весенних гроз еще не миновала, А уж зима пришла, И старость ранняя нежданно рассказала, Что жизнь свое взяла. И над обрывами бесцельного блужданья Повис седой туман. Душа не чувствует
Из исландской саги Посвящается А. А. Луговому Плещет Обида крылами Там, на пустынных скалах… Черная туча над нами, В сердце — тревога и страх. Стонет скорбящая дева, Тих ее стон на земле,- Голос грозящего
Князю Д. Н. Цертелеву Враг я этих умных, Громких разговоров И бесплодно-шумных Бесконечных споров… Помнишь ли, бывало,- Ночи те далеко,- Тишиной встречала Нас заря с востока. Из намеков кратких, Жизни глубь вскрывая, Поднималась молча
Хоть мы навек незримыми цепями Прикованы к нездешним берегам, Но и в цепях должны свершить мы сами Тот круг, что боги очертили нам. Все, что на волю высшую согласно, Своею волей чуждую творит, И