Поль Верлен. «На смерть Люсьена Летинуа»
И думал я, идя за траурным кортежем:*
«Так Бог тебя призвал, когда невинным, свежим
И радующим взор ты в жизни был цветком!
Позднее женщина взяла б тебя. С огнем
В душе страдающей ты к ней бы устремился
И горько бы в ее объятьях жадных бился…
Но скоро б испытал ты благородный страх
И вновь вернулся бы, с молитвой на устах,
Ты к Добродетели и к Простоте; ты снова
Расцвел бы лилией, чтоб под грозой сурковой
Страстей скончалась ниц, но поднялась опять,
Чтоб тише, чтоб светлей, чтоб радостней сиять
Во славу Вечного…»
Так думал я, и было
Так странно это все мне думать над могилой!
* * *
На коньках чудесно он скользил,**
Полный сил, он бурю поносил!
Он стремил, что было сил, свой пыл.
Тонкий, словно девочка большая,
Ловкий, сильный, как игла, сверкая,
Змейкою он вился, ускользая.
Игры блеска, что таит алмаз,
Мука упоительная глаз,
Молния, что гнется напоказ!
Иногда бывал он невидимкой,
К цели мчась, укрывшейся за дымкой,
Столь далекой, чистой невидимкой…
Невидимкой, что доселе, лжет.
Что же с ним теперь произойдет?
Что же с ним теперь произойдет?
* * *
Тебя я помню на коне,**
Когда кругом звучали трубы,
И твой припев солдатский мне
Звучал тогда сквозь те же трубы.
Тебя запомнил я в холсте:
Худой Пьеро под тяжкой ношей,
Столь гибкий в грубом том холсте,
С такой походкою хорошей.
Я помню: к пушкам ты склонен,
И хватке рук они покорны:
Под сладкий звук святых имен
Громады слабому покорны.
Мечтал я: воинская смерть
Твой гроб знаменами покроет;
Но Бог велел, и эта смерть
Была простой: убил тифоид.
Господь! Твои веленья чту,
Но сколь они непостижимы!
Твои веленья, Боже, чту,
Но сколь они непостижимы!
Батиньоль**
Грузной глыбой туф; имена — четыре:
Мать, отец и я, позже — сын; подряд.
На кладбище мы почиваем в мире;
Мрамор и трава в тесноте оград.
Туф, пять граней в нем; грубая гробница
Вышиною в метр, голая; вокруг
Протянулась цепь — четкая граница.
А предместье спит: хоть бы слабый звук.
Вот отсюда нас ангельской трубою
Вызовут в свой час, чтобы наконец
Жить нам, полно жить жизнью мировою,
О, любимые, сын мой, мать, отец!
а так же местонахождение кладбища с семейным
склепом Верленов, где погребен и сам поэт.>
К сыну*
Я книгу шлю тебе, как некогда Овидий
Свои стихи — в далекий Рим.
Он изгнан был… а я — томлюсь в иной обиде:
Я с сыном разлучен моим.
Увижу ль я тебя? Каким? — Мне неизвестно…
Но мой завет произнеси:
Верь в Бога, никого не ненавидь, и честно
Ты имя честное носи!
Перевод: * Брюсова / ** Шенгели
(1 votes, average: 5,00 out of 5)