— «Ты прежде лишь розы ценила, В кудрях твоих венчик другой. Ты страстным цветам изменила?» — «Во имя твое, дорогой!» — «Мне ландышей надо в апреле, Я в мае топчу их ногой. Что шепчешь
Есть у тебя еще отец и мать, А все же ты — Христова сирота. Ты родилась в водовороте войн, — А все же ты поедешь на Иордань. Без ключика Христовой сироте Откроются Христовы ворота.
Другие — с очами и с личиком светлым, А я-то ночами беседую с ветром. Не с тем — италийским Зефиром младым, — С хорошим, с широким, Российским, сквозным! Другие всей плотью по плоти плутают,
Отмыкала ларец железный, Вынимала подарок слезный, — С крупным жемчугом перстенек, С крупным жемчугом. Кошкой выкралась на крыльцо, Ветру выставила лицо. Ветры веяли, птицы реяли, Лебеди — слева, справа — вороны… Наши дороги —
Взгляните внимательно и если возможно — нежнее, И если возможно — подольше с нее не сводите очей, Она перед вами — дитя с ожерельем на шее И локонами до плечей. В ней — все,
Сестрам Тургеневым У них глаза одни и те же И те же голоса. Одна цветок неживше-свежий, Другая луч, что блещет реже, В глазах у третьей — небо. Где же Такие встретишь небеса? Им отдала
Нежен первый вздох весны, Ночь тепла, тиха и лунна. Снова слезы, снова сны В замке сумрачном Шенбрунна. Чей-то белый силуэт Над столом поникнул ниже. Снова вздохи, снова бред: «Марсельеза! Трон!.. В Париже…» Буквы ринулись
Один маня, другой с полуугрозой, Идут цветы блестящей чередой. Мы на заре клянемся только розой, Но в поздний час мы дышим резедой. Один в пути пленяется мимозой, Другому ландыш мил, блестя в росе. —
Это просто, как кровь и пот: Царь — народу, царю — народ. Это ясно, как тайна двух: Двое рядом, а третий — Дух. Царь с небес на престол взведен: Это чисто, как снег и
Так плыли: голова и лира, Вниз, в отступающую даль. И лира уверяла: мира! А губы повторяли: жаль! Крово-серебряный, серебро- Кровавый след двойной лия, Вдоль обмирающего Гебра — Брат нежный мой, сестра моя! Порой, в