Не самозванка — я пришла домой, И не служанка — мне не надо хлеба. Я — страсть твоя, воскресный отдых твой, Твой день седьмой, твое седьмое небо. Там на земле мне подавали грош И
Где-то маятник качался, голоса звучали пьяно. Преимущество мадеры я доказывал с трудом. Вдруг заметил я, как в пляске закружилися стаканы, Вызывающе сверкая ослепительным стеклом. Что вы, дерзкие, кружитесь, ведь настроен я не кротко. Я
Из-под нахмуренных бровей Дом — будто юности моей День, будто молодость моя Меня встречает: — Здравствуй, я! Так самочувственно-знаком Лоб, прячущийся под плащом Плюща, срастающийся с ним, Смущающийся быть большим. Недаром я — грузи!
И я вошла, и я сказала: — Здравствуй! Пора, король, во Францию, домой! И я опять веду тебя на царство, И ты опять обманешь, Карл Седьмой! Не ждите, принц, скупой и невеселый, Бескровный принц,
Со мной не надо говорить, Вот губы: дайте пить. Вот волосы мои: погладь. Вот руки: можно целовать. — А лучше дайте спать. Дата написания: 1918 год
Голоса с их игрой сулящей, Взгляды яростной черноты, Опаленные и палящие Роковые рты — О, я с Вами легко боролась! Но, — что делаете со мной Вы, насмешка в глазах, и в голосе —
Хорошо невзрослой быть и сладко О невзрослом грезить вечерами! Вот в тени уютная кроватка И портрет над нею в темной раме. На портрете белокурый мальчик Уронил увянувшую розу, И к губам его прижатый пальчик
Пунш и полночь. Пунш — и Пушкин, Пунш — и пенковая трубка Пышущая. Пунш — и лепет Бальных башмачков по хриплым Половицам. И — как призрак — В полукруге арки — птицей — Бабочкой
Справа, справа — баран круторогий! И сильны мои ноги. Пожелайте мне доброй дороги, Богини и боги! Слажу, слажу с курчавой сестрою, С корабельной сосною! Вся поклажа — брусок со струною, Ничего — за спиною!
И другу на руку легло Крылатки тонкое крыло. Что я поистине крылата, Ты понял, спутник по беде! Но, ах, не справиться тебе С моею нежностью проклятой! И, благодарный за тепло, Целуешь тонкое крыло. А