То насыпью, то глубью лога, То по прямой за поворот Змеится лентою дорога Безостановочно вперед. По всем законам перспективы Эа придорожные поля Бегут мощеные извивы, Не слякотя и не пыля. Вот путь перебежал плотину,
Вечерело. Повсюду ретиво Рос орешник. Мы вышли на скат. Нам открылась картина на диво. Отдышась, мы взглянули назад. По краям пропастей куролеся, Там, как прежде, при нас, напролом Совершало подъем мелколесье, Попирая гнилой бурелом.
Нет, не я вам печаль причинил. Я не стоил забвения родины. Это солнце горело на каплях чернил, Как в кистях запыленной смородины. И в крови моих мыслей и писем Завелась кошениль. Этот пурпур червца
Мы время по часам заметили И кверху поползли по склону. Bот и обрыв. Мы без свидетелей У края вражьей обороны. Вот там она, и там, и тут она Везде, везде, до самой кручи. Как
Я был разбужен спозаранку Щелчком оконного стекла. Размокшей каменной баранкой В воде венеция плыла. Все было тихо, и, однако, Во сне я слышал крик, и он Подобьем смолкнувшего знака Еще тревожил небосклон. Он вис
Вытянись вся в длину, Во весь рост На полевом стану В обществе звезд. Незыблем их порядок. Извечен ход времен. Да будет так же сладок И нерушим твой сон. Мирами правит жалость, Любовью внушена Вселенной
Еще о всходах молодых Весенний грунт мечтать не смеет. Из снега выкатив кадык, Он берегом речным чернеет. Заря, как клещ, впилась в залив, И с мясом только вырвешь вечер Из топи. Как плотолюбив Простор
Я. З. Черняку Ты близко. Ты идешь пешком Из города, и тем же шагом Займешь обрыв, взмахнешь мешком И гром прокатишь по оврагам. Как допетровское ядро, Он лугом пустится вприпрыжку И раскидает груду дров
Чирикали птицы и были искренни. Сияло солнце на лаке карет. С точильного камня не сыпались искры, А сыпались — гасли, в лучах сгорев. В раскрытые окна на их рукоделье Садились, как голуби, облака. Они
Я под Москвою эту зиму, Но в стужу, снег и буревал Всегда, когда необходимо, По делу в городе бывал. Я выходил в такое время, Когда на улице ни зги, И рассыпал лесною темью Свои