Эпитафия сочинена Полицианом и вырезана на могильной плите художника в Сполетском соборе по повелению Лаврентия Великолепного. Здесь я покоюсь, Филипп, живописец навеки бессмертный, Дивная прелесть моей кисти — у всех на устах. Душу умел
Испытанный, стою на грани. Земных свершений жизни жду. Они взметнутся в урагане, В экстазе, в страсти и в бреду. Испытанный, последних терний Я жду перед вечерней мглой. Но засветить огонь вечерний В моей ли
В лоне площади пологой Пробивается трава. Месяц острый, круторогий, Башни — свечи божества. О, лукавая Сиена, Вся — колчан упругих стрел! Вероломство и измена — Твой таинственный удел! От соседних лоз и пашен Оградясь
И вновь — порывы юных лет, И взрывы сил, и крайность мнений… Но счастья не было — и нет. Хоть в этом больше нет сомнений! Пройди опасные года. Тебя подстерегают всюду. Но если выйдешь
Сегодня образ твой чудесен — Наряд твой темен, взор твой дик. Я — не певец веселых песен, Но вечно плакать не привык. Дата написания: 1902 год
Я не предал белое знамя, Оглушенный криком врагов, Ты прошла ночными путями, Мы с тобой — одни у валов. Да, ночные пути, роковые, Развели нас и вновь свели, И опять мы к тебе, Россия,
Как растет тревога к ночи! Тихо, холодно, темно. Совесть мучит, жизнь хлопочет. На луну взглянуть нет мочи Сквозь морозное окно. Что-то в мире происходит. Утром страшно мне раскрыть Лист газетный. Кто-то хочет Появиться, кто-то
Я умер. Я пал от раны. И друзья накрыли щитом Может быть, пройдут караваны И вожатый растопчет конем Так лежу три дня без движенья. И взываю к песку: «Задуши!..» Но тело хранит от истленья
Все тихо на светлом лице. И росистая полночь тиха. С немым торжеством на лице Открываю грани стиха. Шепчу и звеню, как струна. То — ночные цветы — не слова. Их росу убелила луна У
Мы ли — пляшущие тени? Или мы бросаем тень? Снов, обманов и видений Догоревший полон день. Не пойму я, что нас манит, Не поймешь ты, что со мной, Чей под маской взор туманит Сумрак