В соседнем доме окна жолты. По вечерам — по вечерам Скрипят задумчивые болты, Подходят люди к воротам. И глухо заперты ворота, А на стене — а на стене Недвижный кто-то, черный кто-то Людей считает
Северное преданье В дальних северных туманах Есть угрюмая скала. На безбрежных океанах Чудный лик свой вознесла. Тех утесов очертанье Бедный северный народ, По глубокому преданью, Черной Девою зовет. В час, когда средь океана Нет
С каждой весною пути мои круче, Мертвенней сумрак очей. С каждой весною ясней и певучей Таинства белых ночей. Месяц ладью опрокинул в последней Бледной могиле, — и вот Стертые лица и пьяные бредни… Карты…
Пусть светит месяц — ночь темна. Пусть жизнь приносит людям счастье, — В моей душе любви весна Не сменит бурного ненастья. Ночь распростерлась надо мной И отвечает мертвым взглядом На тусклый взор души больной,
Все, что в море покоит волну, Всколыхнет ее в бурные дни. Я и ныне дремлю и усну — До заката меня не мани… О, я знаю, что солнце падет За вершину прибрежной скалы! Все
Так. Буря этих лет прошла. Мужик поплелся бороздою Сырой и черной. Надо мною Опять звенят весны крыла… И страшно, и легко, и больно; Опять весна мне шепчет: встань… И я целую богомольно Ее невидимую
Прислушайся к земле в родных полях: Тебя овеет чуждыми странами, Но вместе родственный обнимет некий страх: Ты ощутишь шаги, следящие за нами. О, друг мой, не беги родной своей земли, Смотри: я жду таинственной
Мне сердце режет каждый звук. О, если б кончились страданья, О, если б я от этих мук Ушел в страну воспоминанья! Ничто пощады не дает, Когда страдает дух родимый, И пролетевший звук замрет В
Ты отошла, и я в пустыне К песку горячему приник. Но слова гордого отныне Не может вымолвить язык. О том, что было, не жалея, Твою я понял высоту: Да. Ты — родная Галилея Мне
В сумерки девушку стройную В рощу уводит луна. Смотрит на рощу спокойную, Бродит, тоскует она. Стройного юноши пение В сумерки слышно в лугах. В звуках — печаль и томление, Милая — в грустных словах.