Я горестно измучен. Я слаб и безответен. О, мир так разнозвучен! Так грубо разносветен! На спрошенное тайно — Обидные ответы… Все смешано — случайно, Слова, цвета и светы. Лампада мне понятна, Зеленая лампада. Но
Спеленут, лежу, покорный, Лежу я очень давно; А месяц, черный-пречерный, Глядит на меня в окно. Мне страшно, что месяц черный… А, впрочем, — не все ль равно? Когда-то я был упорный, Вил цепь, за
О, веселый дождь осенний, Вечный — завтра и вчера! Все беспечней, совершенней Однозвучная игра. Тучны, грязны и слезливы, Оседают небеса. Веселы и шепотливы Дождевые голоса. О гниеньи, разложеньи Все твердят — не устают, О
Три раза искушаема была Любовь моя. И мужественно борется… сама Любовь, не я. Вставало первым странное и тупо-злое тело. Оно, слепорожденное, прозрений не хотело. И яростно противилось, и падало оно, Но было волей светлою
П. С. С. Ты пойми, — мы ни там, ни тут. Дело наше такое, — бездомное. Петухи поют, поют… Но лицо небес еще темное. На деревья гляди, — на верхи. Не колеблет их близость
Дитя, потерянное всеми… Все это было, кажется, в последний, В последний вечер, в вешний час… И плакала безумная в передней, О чем-то умоляя нас. Потом сидели мы под лампой блеклой, Что золотила тонкий дым,
А. М-ву Мы — то же цветенье Средь луга цветного, Мы — то же растенье, Но роста иного. Нас выгнало выше, А братья отстали. Росли ль они тише? Друг к другу припали, Так ровно
Моя душа во власти страха И горькой жалости земной. Напрасно я бегу от праха — Я всюду с ним, и он со мной. Мне в очи смотрит ночь нагая, Унылая, как темный день. Лишь
Горят за копьями ограды, В жестокой тайне сочетаний, Неугасимые лампады Моих сверкающих мечтаний. Кто ни придет к ограде, — друг ли, Иль враг, — войти в нее не смея, Лампады меркнут, точно угли, Во
Тринадцать лет! Мы так недавно Его приветили, любя. В тринадцать лет он своенравно И дерзко показал себя. Вновь наступает день рожденья… Мальчишка злой! На этот раз Ни празднества, ни поздравленья Не требуй и не