П. С. Соловьевой Мостки есть в саду, на пруду, в камышах. Там, под вечер, как-то, гуляя, Я видел русалку. Сидит на мостках, — Вся нежная, робкая, злая. Я ближе подкрался. Но хрустнул сучок —
Она не погибнет, — знайте! Она не погибнет, Россия. Они всколосятся,- верьте! Поля ее золотые. И мы не погибнем, — верьте! Но что нам наше спасенье: Россия спасется, — знайте! И близко ее воскресенье.
Я ненавижу здешнее «пока»: С концами все, и радости, и горе. Ведь как бы ни была длинна река — Она кончается, впадая в море. Противны мне равно земля, и твердь, И добродетель, и бесчеловечность;
Видали ль вы, братцы, Какой у нас враг, С кем будем сражаться, Какой у них флаг? Эй, красное войско! Эй, сборная рать! Ты ль смертью геройской Пойдешь умирать? Китайцы, монголы, Башкир да латыш… И
(От чужого имени) Я Богом оскорблен навек. За это я в Него не верю. Я самый жалкий человек, Я перед всеми лицемерю. Во мне — ко мне — больная страсть: В себя гляжу, сужу,
Где-то милая? Далеко, На совдепской на земле. Ходит, бродит одиноко, Ест солому, спит в золе. Или, может, изменила, Поступила в Нарпродком? Бриллианты нацепила И сидит с большевиком? Провожала, так недаром Говорила мне: ну что
Я помню аллею душистую И ветви сирени кругом, Росу на траве серебристую И небо, объятое сном. Я помню, как трелью рыдающей Сирень оглашал соловей, И как аромат опьяняющий Волной доносился с полей. Я помню
На сердце непонятная тревога, Предчувствий непонятных бред. Гляжу вперед — и так темна дорога, Что, может быть, совсем дороги нет. Но словом прикоснуться не умею К живущему во мне — и в тишине. Я
Он принял скорбь земной дороги, Он первый, Он один, Склонясь, умыл усталым ноги Слуга — и Господин. Он с нами плакал, — Повелитель И суши, и морей. Он царь, и брат нам, и Учитель,
Н. Ястребову Невозвратимо. Непоправимо. Не смоем водой. Огнем не выжжем. Нас затоптал, — не проехал мимо! Тяжелый всадник на коне рыжем. В гуще вязнут его копыта, В смертной вязи, неразделимой… Смято, втоптано, смешано, сбито