(Посвящается А. Н. Островскому) Мельник с похмелья в телеге заснул; Мельника будит сынишка: «Батька! куда ты с дороги свернул?» — Полно ты, полно, трусишка!.. Глуше, все глуше становится лес… Что там? Не месяц ли
…И вижу я в окно, как душу холодящий Отлив зелено-золотой, В туманную лазурь переходящий, Объемлет неба свод ночной. Далекая звезда мелькает точкой белой, — И в небе нет других светил… Громадный город спит, в
I Раз, — юноша пылкий, — в вакханку влюбясь, Я за город шел с ней в полуденный час; Тирс, хмелем повитый, ласкал ей плечо; Вакханка шла с пляски, дыша горячо… Но не усталость ей
Зной — и все в томительном покое — В пятнах света тени спят в аллее… Только чуткой чудится лилее, Что гроза таится в этом зное. Бледная, поникла у балкона — Ждет грозы, — и
Двадцать девятое января 1783-1883 г. Две музы на пути его сопровождали: Одна, — как бы ночным туманом повита, С слезою для любви, с усладой для печали, — Была верна, как смерть, — прекрасна, как
Кто поневоле оторвал От сердца с болью нестерпимой Любимых дум предмет любимый, Кто постепенно разрушал Свои святые убежденья И, как ночное привиденье, На их развалинах стонал — Пускай надменно презирать, Негодовать и отрицать Он
Любви не боялась ты, сердцем созревшая рано, — Поверила ей, отдалась — и грустишь одиноко… О, бедная жертва неволи, страстей и обмана, Порви ты их грязную сеть и не бойся упрека! Людские упреки… фальшивая
Когда мне в сердце бьет, звеня, как меч тяжелый, Твой жесткий, беспощадный стих, С невольным трепетом я внемлю невеселой, Холодной правде слов твоих. В негодование души твоей вникая, Собрат, пойму ли я тебя? На
«Из пламя и света Рожденное слово». М. Лермонтов Есть речи — светлые порывы — и моленья: Их понимать не всем дано: В них для поэта — искра вдохновенья, Для гражданина — благ зерно. Кто
Еще на солнце я гляжу и не моргаю, И вижу далеко играющих орлят — Отлет их жадными глазами провожаю, И знать хочу — куда они летят… Но я отяжелел — одрях — не без