Когда во мне душа кипела, Когда она, презрев судьбу, Рвалась из тесного предела На свет, на волю, на борьбу, — Зачем тогда не укротила Ты дух мой гордый и слепой, Чтоб даром не погибла
Блуждая по саду, она у цветника Остановилась, и любимого цветка Глазами беглыми рассеянно искала, И наконец нашла любимца своего, И майским запахом его, Полузажмурившись, медлительно дышала И долго, долго упивалась им. Потом, Играя сорванным
Ночью в колыбель младенца Месяц луч свой заронил. «Отчего так светит Месяц?» — Робко он меня спросил. В день-деньской устало Солнце, И сказал ему Господь: «Ляг, засни, и за тобою Все задремлет, все заснет».
Вот и ночь… К ее порогу Он пришел, едва дыша: Утомился ли он медля? Опоздал ли он спеша?.. Сел и шляпу снял, и, бледный, К ней наверх в окно глядит; И, прислушиваясь, тихо, Точно
Я не того боюсь, что время нас изменит, Что ты полюбишь вновь или простыну я. Боюсь я — дряблый свет сил свежих не оценит, Боюсь — каприз судьбы в лохмотья нас оденет, Не даст
И призраки ушли, И духи отлетели!.. Один глухой, немой Мрак у его постели! Спасет ли этот мрак Его от заблуждений, От призрачных надежд, От горьких сожалений? И бредит, как больной, Он на своей постели:
Вижу я, сизые с золотом тучи Загромоздили весь запад; в их щель Светит заря; каменистые кручи, Ребра утесов, березник и ель Озарены вечереющим блеском; Ниже — безбрежное море. Из мглы Темные скачут и мчатся
Пуглив и чуток зайка серый, — Подумаешь, — куда хитер! Во все концы по первоснежью Идет следов его узор. Его пугает каждый шорох: Вот он ушами шевелит, Присел, вскочил, метнулся вправо, Метнулся влево и
Он человек был — и за правду распинался; Но свет бездушный на него Глядел, как на врага покоя своего, И понимать его боялся… И весть пришла: велел он долго жить… И свет не стал
Я по красному щебню схожу один К морю сонному, Словно тучками, мглою далеких вершин Окаймленному. Ах! как млеют, вдали замыкая залив, Выси горные! Как рисуются здесь, уходя в тень олив, Козы черные… Пастухи вдали