(Весною 1871 г.) Вот еще одну из многих, Дочь нужды, дитя народа, Расстрелять ведут, — и слышен Крик: да здравствует свобода! Палачи, должно-быть, пьяны, Жертва их взята ошибкой… На ее поблекших губках Ужас борется
Ночь холодная мутно глядит Под рогожу кибитки моей. Под полозьями поле скрипит, Под дугой колокольчик гремит, А ямщик погоняет коней. За горами, лесами, в дыму облаков Светит пасмурный призрак луны. Вой протяжный голодных волков
I Когда из пелен порывалась она, Молилась и жарко мечтала, Растленная жизнь, зла и грязи полна, Ей раны свои обнажала. И в лучшие дни, как цвела красота, Мечты ее вяли и вяли; Ни ласковых
(Посв. Н. Щербине) «Вставай, Секстилия!.. Пора!.. На этот раз Готов ли факел твой? — Но сердцем изнывая, Не спит во тьме ночной весталка молодая. Увы! ночник ее погас… Без факела идет Секстилия во храм.
Я бежал от вакханалий Обезумевшего Рима, От его победных криков И его предсмертных стонов, От цепей, повитых лавром, И от собственного рабства; Я бежал на лоно мира, В горы, в лес, — и одинокий,
И в праздности горе, и горе в труде!.. Откликнитесь, где вы, счастливые, где? Довольные, бодрые, где вы? Кто любит без боли? кто мыслит без страха? Кого не тревожит упрек или плач?! — Суда и
Как, ты грустишь? — помилуй Бог! Скажи мне, Майков, как ты мог, С детьми играя, тихо гладя Их по головке, слыша смех Их вечно-звонкий, вспомнить тех, Чей гений пал, с судьбой не сладя, Чей
Я читаю книгу песен, «Рай любви — змея любовь» — Ничего не понимаю — Перечитываю вновь. Что со мной! — с невольным страхом В душу крадется тоска… Словно книгу заслонила Чья-то мертвая рука —
Сто лет пройдет, сто лет; забытая могила, Вчера зарытая, травою порастет, И плуг пройдет по ней, и прах, давно остылый. Могущественный дуб корнями обовьет — Он гордо зашумит вершиною густою; Под тень его любовники
Хозяйка руки жмет богатым игрокам, При свете ламп на ней сверкают бриллианты… В урочный час, на бал, спешат к ее сеням Франтихи-барыни и франты. Улыбкам счету нет… — один тапер слепой, Рекомендованный женой официанта,