Обыкновенно так Любовь любому рожденному дадена, — но между служб, доходов и прочего со дня на день очерствевает сердечная почва. На сердце тело надето, на тело — рубаха. Но и этого мало! Один —
Нетрудно, ландышами дыша, писать стихи на загородной дачке. А мы не такие. Мы вместо карандаша взяли в руки по новенькой тачке. Господин министр, прикажите подать! Кадет, пожалте, садитесь, нате. В очередь! В очередь! Не
Федерация советских писателей получила дом и организует в Москве первый писательский клуб. (Из газет) Не знаю — петь, плясать ли, улыбка не сходит с губ. Наконец-то и у писателя будет свой клуб. Хорошая весть.
Нет. Это неправда. Нет! И ты? Любимая, за что, за что же?! Хорошо — я ходил, я дарил цветы, я ж из ящика не выкрал серебряных ложек! Белый, сшатался с пятого этажа. Ветер щеки
Кийс был начальником Ленинградского исправдома. В результате ряда омерзительных поступков его перевели в Москву на должность… начальника Таганского исправдома. В «Таганке» Кийс орудовал старыми приемами. Разоблачивший Кийса общественник Сотников после трех незаслуженных выговоров был
Революция окончилась. Житье чини. Ручейковою журчи водицей. И пошел советский мещанин успокаиваться и обзаводиться. Белые обои кари — в крапе мух и в пленке пыли, а на копоти и гари Гаррей Пилей прикрепили. Спелой
Ливень докладов. Преете? Прей! А под клубом, гармошкой изоранные, в клубах табачных шипит «Левенбрей», в белой пене прибоем трехгорное… Еле в стул вмещается парень. Один кулак — четыре кило. Парень взвинчен. Парень распарен. Волос
Прожив года и голодные и ярые, подытоживая десять лет, рапортуют полтора миллиона пролетариев, подняв над головою профсоюзный билет: — Голосом, осевшим от железной пыли, рабочему классу клянемся в том, что мы по-прежнему будем, как
О боге болтая, о смирении говоря, помни день — 9-е января. Не с красной звездой — в смирении тупом с крестами шли за Гапоном-попом. Не в сабли врубались конармией-птицей — белели в руках листы
Только нога ступила в Кавказ, я вспомнил, что я — грузин. Эльбрус, Казбек. И еще — как вас?! На гору горы грузи! Уже на мне никаких рубах. Бродягой, — один архалух. Уже подо мной