На Руси, немножко дикой, И не то чтоб очень встарь, Был на царстве Царь Великой: Ух, какой громадный царь! Так же духом он являлся, Как и телом, — исполин, Чудо — царь! — Петром
В краю, где природа свой лик величавый Венчает суровым сосновым венцом И, снегом напудрив столетни дубравы, Льдом землю грунтует, а небо свинцом; В краю, где, касаясь творений начала, Рассевшийся камень, прохваченный мхом, Торчит над
И он угас. Он блеском парадокса Нас поражал, страдая и шутя, — И кто порой невольно не увлекся Его статьей, как лакомством дитя? Не дети ль мы!.. Оправив прибауткой Живую речь, с игрушкой и
Еще зеленеющей ветки Не видно, — а птичка летит. «Откуда ты, птичка?» — «Из клетки», — Порхая, она говорит. «Пустили, как видно, на волю. Ты рада? — с вопросом я к ней. — Чай,
Есть два альбома. Пред толпою Всегда один из них открыт, И всяк обычною тропою Туда ползет, идет, летит. Толпа несет туда девице — Альбома светлого царице — Желаний нежные цветы И лести розовой водицей
Полночь бьет. — Готово! Старый год — домой! Что-то скажет новый Пятьдесят седьмой? Не судите строго, — Старый год — наш друг Сделал хоть немного, Да нельзя же вдруг. Мы и то уважим, Что
О дева! Покровом завистливой мглы Подернулся взор твой — Соперник денницы; Ты плачешь — и слезы, как капли смолы, Дрожат и сверкают на иглах ресниц. И больно, и тяжко от слез мне твоих, Но
На стол облокотясь и, чтоб прогнать тоску, Журнала нового по свежему листку Глазами томными рассеянно блуждая, Вся в трауре, вдова сидела молодая — И замечталась вдруг, а маленькая дочь От милой вдовушки не отходила
«Поле славы предо мною: Отпусти меня, любовь! Там — за Неманом — рекою Свищут пули, брызжет кровь; Здесь не место быть солдату: Там и братья и враги; Дева милая, к разврату Другу сердце сбереги!»
Люблю тебя — произнести не смея, — Люблю тебя! — я взорами сказал; Но страстный взор вдруг опустился, млея, Когда твой взор суровый повстречал Люблю тебя! — я вымолвил, робея, Но твой ответ язык