Как пуст мой деревенский дом, Угрюмый и высокий! Какую ночь провел я в нем Бессонно, одинокий! Уж были сумраком давно Окрестности одеты, Луна светила сквозь окно На старые портреты; А я задумчивой стопой Ходил
В вечернем сумраке долина Синела тихо за ручьем, И запах розы и ясмина Благоухал в саду твоем; В кустах прибережных влюбленно Перекликались соловьи. Я близ тебя стоял смущенный, Томимый трепетом любви. Уста от полноты
Смолкает «Колокол» на время, Пока в России старый слух К свободной правде снова глух, Пока помещичее племя Царю испуганному в лад Стремится все вести назад, И вновь касается окова До человеческого слова. Но вспять
То было осенью унылой… Средь урн надгробных и камней Свежа была твоя могила Недавней насыпью своей. Дары любви, дары печали — Рукой твоих учеников На ней рассыпаны, лежали Венки из листьев и цветов. Над
На севере туманном и печальном Стремлюся я к роскошным берегам Иной страны — она на юге дальном. Лечу чрез степь к знакомым мне горам — На них заря блестит лучом прощальным; Я дале к
Я виноват, быть может, в многом, И жил я, сам себя губя, Но по разборе жестко-строгом Еще могу сказать и я, Что, как и прежде, так и ныне, Не менее, чем кто-нибудь, Остался верен
Вырос город на болоте, Блеском суетным горя… Пусть то было по охоте Самовластного царя; Но я чту в Петре Великом То, что он — умен и смел — В своеволье самом диком Правду высмотреть
Я помню как сквозь сон — когда являлась в зале Старуха длинная в огромной черной шали И белом чепчике, и локонах седых, То каждый, кто тут был, вдруг становился тих, И дети малые, резвившиеся
Печально я смотрю на дружние портреты — Черты знакомые и полные тоски! Такие ль были мы, друзья, в былые лета, Когда, еще унынья далеки, Мы бодро верили в надежде благородной, Что близок новый мир,
Толпа на улице и слушает, как диво, Артистов-побродяг. Звучит кларнет пискливо; Играющий на нем, качая головой, Бьет оземь мерный такт широкою ногой; Треща, визжит труба; тромбон самодовольный Гудит безжалостно и как-то невпопад, И громко