Природа зноем дня утомлена И просит вечера скорей у бога, И вечер встретит с радостью она, Но в этой радости как грусти много! И тот, кому уж жизнь давно скучна, Он просит старости скорей
Еще лежит, белеясь средь полей, Последний снег и постепенно тает, И в полдень яркий солнце вызывает Понежиться в тепле своих лучей. Весною пахнет. Тело лень объем лет, И голова и кружится и дремлет. Люблю
Она была больна, а я не знал об этом!.. Ужель ни к ней любовь глубокая моя, Ни память прошлого с его потухшим светом — Ничто не вызвало, чтобы рука твоя Мне написала весть о
Среди океана Лежала страна, И были спокойны Ее племена. Под небом лазурным Там пальмы росли На почве обильной Прекрасной земли. Беспечны и вольны Там были отцы, И жены, и дети, И мужи-бойцы. Пришли европейцы:
Мне было скучно в разговоре Натягивать мой бедный ум, Чтоб толковать о всяком вздоре, Как ни попало, наобум… И я урвался, одинокой, К зеленым рощам и полям, И там бродил в тиши глубокой Печальным
(Лаврову) Мне звуки слышатся с утра до поздней ночи, И многочисленны и полны торжества — Отверзты или сном уже сомкнулись очи, — И голоса звучат свежо, без ханжества: Vive la patrie! Vive la patrie!1
Длинный день проходит вяло, Скучны люди, жизнь узка, И живет в душе усталой Беспокойная тоска. Но опять полно стремленья Сердце в поздней тишине, И желанное виденье Предстает в блаженном сне. А наутро все пропало,
Выпьем, что ли, Ваня, С холода да с горя; Говорят, что пьяным По колено море. У Антона дочь-то — Девка молодая: Очи голубые, Славная такая! Да богат он, Ваня! Наотрез откажет, Ведь сгоришь с
Прочь, коршун! больно! Подлый раб, Палач Зевеса!.. О, когда б Мне эти цепи не мешали, Как беспощадно б руки сжали Тебя за горло! Но без сил, К скале прикованный, без воли, Я грудь мою
Свеча горит. Печальным полусветом Лучи блуждают по стене пустой Иль бродят по задумчивым портретам. Закрыл я книгу. С буквою немой Расстался наконец. Что толку в этом? Душа бежит учености сухой. Теперь хочу роскошных наслаждений