Чуть-чуть не говоря: «Ты сущая ничтожность!», Стихов моих печатный судия Советует большую осторожность В употребленьи буквы «я». Винюсь: ты прав, усердный мой ценитель И общих мест присяжный расточитель, — Против твоей я публики грешу,
Люди бегут, суетятся, Мертвых везут на погост… Еду кой с кем повидаться Чрез Николаевский мост. Пот отирая обильный С голого лба, стороной — Вижу — плетется рассыльный, Старец угрюмый, седой. С дедушкой этим, Минаем,
Мой бедненький цветок в красе благоуханной, На радостной заре твоих весенних дней Тебя, красавица, пришелец нежеланный Сорвал по прихоти своей. Расчетам суеты покорно уступая, Ты грустно отреклась мечтаний молодых — И вот тебя скует
Дом — дворец роскошный, длинный, двухэтажный, С садом и с решеткой; муж — сановник важный. Красота, богатство, знатность и свобода — Все ей даровали случай и природа. Только показалась — и над светским миром
В одном из переулков дальних Среди друзей своих печальных Поэт в подвале умирал И перед смертью им сказал: «Как я назад тому семь лет Другой бедняк покинул свет, Таким же сокрушен недугом. Я был
(Петербургская драма) («За отъездом продаются: мебель, зеркала и проч. Дом Воронина, 159″. «полиц. вед.») Надо поехать — статья подходящая! Слышится в этом нужда настоящая, Не попадется ли что-нибудь дешево? Вот и поехал я. Много
На скользком море жизни бурной Пусть ваша скромная ладья Плывет по гладкости лазурной До темной цели бытия Без бурь, без горя, без ненастья… Пускай роскошные мечты Вас подарят годами счастья, Слетя с безбрежной высоты…
Украшают тебя добродетели, До которых другим далеко, И — беру небеса во свидетели — Уважаю тебя глубоко… Не обидишь ты даром и гадины, Ты помочь и злодею готов, И червонцы твои не украдены У
В один трактир они оба ходили прилежно И пили с отвагой и страстью безумно мятежной, Враждебно кончалися их биллиардные встречи, И были дики и буйны их пьяные речи. Сражались они меж собой, как враги
В позднюю ночь над усталой деревнею Сон непробудный царит, Только старуху столетнюю, древнюю Не посетил он. — Не спит, Мечется по печи, охает, мается, Ждет — не поют петухи! Вся-то ей долгая жизнь представляется,