Под смутный говор, стройный гам, Сквозь мерное сверканье балов, Так странно видеть по стенам Высоких старых генералов. Приветный голос, ясный взгляд, Бровей седеющих изгибы Нам ничего не говорят О том, о чем сказать могли
Только усталый достоин молиться богам, Только влюбленный — ступать по весенним лугам! На небе звезды, и тихая грусть на земле, Тихое «пусть» прозвучало и тает во мгле. Это — покорность! Приди и склонись надо
На руке моей перчатка, И ее я не сниму, Под перчаткою загадка, О которой вспомнить сладко И которая уводит мысль во тьму. На руке прикосновенье Тонких пальцев милых рук, И как слух мой помнит
О сердце, ты неблагодарно! Тебе — и розовый миндаль, И горы, вставшие над Арно, И запах трав, и в блеске даль. Но, тайновидец дней минувших, Твой взор мучительно следит Ряды в бездонном потонувших, Тебе
Вы, что поплывете К Острову Любви, Я для вас в заботе, Вам стихи мои. — От Европы ль умной, Джентльмена снов; Африки ль безумной, Страстной, но без слов; Иль от двух Америк, Знавших в
Вот я один в вечерний тихий час, Я буду думать лишь о вас, о вас, Возьмусь за книгу, но прочту: «она», И вновь душа пьяна и смятена. Я брошусь на скрипучую кровать, Подушка жжет…
Стаи дней и ночей Надо мной колдовали, Но не знаю светлей, Чем в Суэцком канале, Где идут корабли, Не по морю, по лужам, Посредине земли Караваном верблюжьим. Сколько птиц, сколько птиц Здесь на каменных
Ушла… Завяли ветки Сирени голубой, И даже чижик в клетке Заплакал надо мной. Что пользы, глупый чижик, Что пользы нам грустить, Она теперь в Париже, В Берлине, может быть. Страшнее страшных пугал Красивым честный
Кричит победно морская птица Над вольной зыбью волны фиорда, К каким пределам она стремится? О чем ликует она так гордо? Холодный ветер, седая сага Так властно смотрят из звонкой песни, И в лунной грезе
Медный колокол на башне Тяжким гулом загудел, Чтоб огонь горел бесстрашней, Чтобы бешеные люди Праздник правили на груде Изуродованных тел. Звук помчался в дымном поле, Повторяя слово «смерть». И от ужаса и боли В