Ты мог быть лучшим королем, Ты не хотел. — Ты полагал Народ унизить под ярмом. Но ты французов не узнал! Есть суд земной и для царей. Провозгласил он твой конец; С дрожащей головы твоей
Сатира У беса праздник. Скачет представляться Чертей и душ усопших мелкий сброд, Кухмейстеры за кушаньем трудятся, Прозябнувши придворный в зале ждет. И вот за стол все по чинам садятся, И вот лакей картофель подает,
Я к вам пишу случайно; право Не знаю как и для чего. Я потерял уж это право. И что скажу вам? — ничего! Что помню вас? — но, Боже правый, Вы это знаете давно;
До рассвета поднявшись, перо очинил1 Знаменитый Югельский барон. И кусал он, и рвал, и писал, и строчил Письмецо к своей Сашеньке он. И он крикнул: «Мой паж! мой малютка! скорей! Подойди!.. что робеешь ты
Вы не знавали князь Петра; Танцует, пишет он порою, От ног его и от пера Московским дурам нет покою; Ему устать бы уж пора, Ногами — но не головою. Дата написания: 1831 год
Расстались мы, но твой портрет Я на груди моей храню; Как бледный призрак лучших лет, Он душу радует мою. И новым преданный страстям Я разлюбить его не мог: Так храм оставленный — все храм
Гусар! ты весел и беспечен, Надев свой красный доломан; Но знай — покой души не вечен, И счастье на земле — обман. Крутя лениво ус задорный, Ты вспоминаешь шум пиров; Но берегися думы черной,
Волны катятся одна за другою С плеском и шумом глухим; Люди проходят ничтожной толпою Также один за другим. Волнам их воля и холод дороже Знойных полудня лучей; Люди хотят иметь души… и что же?
Сыны небес однажды надо мною Слетелися, воздушных два бойца; Один — серебряной обвешан бахромою, Другой — в одежде чернеца. И видя злость противника второго, Я пожалел о воине младом: Вдруг поднял он концы сребристого
1 Я не могу ни произнесть, Ни написать твое названье: Для сердца тайное страданье В его знакомых звуках есть; Суди ж, как тяжко это слово Мне услыхать в устах другого. 2 Какое ‘право им