Необозримая равнина, Неумолимая земля, Леса, холмы, болота, тина, Тоскливо-скудные поля. Полгода — холод беспощадный, Полгода — дождь и душный зной, Расцвет природы безотрадной С ее убогою весной. Полупогаснувшие взоры Навек поблекшего лица, Неизреченные укоры,
И ты изменила, Не черной изменой, Но быстрою смертью своей красоты. Ушла, как светило, Развеялась пеной, Померкла, как песня, во мгле пустоты. Цветы, расцветая, Немой красотою Приветствуют Вечность и вянут во сне. И пыль
Море чуть мерцает под Луной Зеркалом глубоким и холодным. Веет сном и грустью неземной, Чем-то дальним, сладостным, свободным. Точно дух навек, ушедших дней Встал в тени немых воспоминаний, Стал шептать слышней и все слышней
Быть может, предок мой был честным палачом: Мне маки грезятся, согретые лучом, Гвоздики алые, и, полные угрозы, Махрово-алчные, раскрывшиеся розы. Я вижу лилии над зыбкою волной: Окровавленные багряною Луной, Они, забыв свой цвет, безжизненно-усталый,
О, жизни волненье! О, свет и любовь! Когда же мы встретимся вновь? Когда я узнаю не сны наяву, А радостный возглас: «Живу!» Мы детство не любим, от Солнца ушли, Забыли веленья Земли, И, сердце
(С восточного) Что ты плачешь, печальный прозрачный ручей? Пусть ты скован цепями суровой зимы, Скоро вспыхнет весна, запоешь ты звончей, На заре, под покровом немой полутьмы. И свободный от мертвых бездушных оков, Ты блеснешь
Я живу своей мечтой В дымке нежно-золотой, Близ уступов мертвых скал, Там, где ветер задремал. Весь я соткан из огня, Я лучистый факел дня, В дымке утренней рожден, К светлой смерти присужден. Однодневкой золотой
Счастье души утомленной — Только в одном: Быть как цветок полусонный В блеске и шуме дневном, Внутренним светом светиться, Все позабыть, и забыться, Тихо, но жадно упиться Тающим сном. Счастье ночной белладонны — Лаской
Дремлют гранитные скалы, викингов приют опустевший, Мрачные сосны одели их твердую темную грудь. Скорбь в небесах разлита, точно грусть о мечте отлетевшей, Ночь без Луны и без звезд бесшумно свершает свой путь. Ластится к
За краткий миг существованья Я сотни лет готов страдать, И новых — новых пыток ждать За эту сладость упованья, Что в тусклой мгле небытия Зажгутся быстрою слезою Цветы, спаленные грозою, И брызнет звонкий всплеск