Настанет день — исчезну я, А в этой комнате пустой Все то же будет: стол, скамья Да образ, древний и простой. И так же будет залетать Цветная бабочка в шелку — Порхать, шуршать и
Ночь побледнела, и месяц садится За реку красным серпом. Сонный туман на лугах серебрится, Черный камыш отсырел и дымится, Ветер шуршит камышом. Тишь на деревне. В часовне лампада Меркнет, устало горя. В трепетный сумрак
На пирах веселых, В деревнях и селах Проводил ты дни. Я в лесу сидела Да в окно глядела На кусты и пни. Девки пряли, шили, Дети с нянькой жили, Я всегда одна — Ласковей
Полями пахнет, — свежих трав, Лугов прохладное дыханье! От сенокосов и дубрав Я в нем ловлю благоуханье. Повеет ветер — и замрет… А над полями даль темнеет, И туча из-за них растет, Закрыла солнце
В окошко из темной каюты Я высунул голову. Ночь. Кипящее черное море Потопом уносится прочь. Над морем — тупая громада Стальной пароходной стеньг. Торчу из нее и пьянею От зыбко бегущей волны. И все
Дедушка ест грушу на лежанке, Деснами кусает спелый плод. Поднял плеч костлявые останки И втянул в них череп, как урод. Глазки — что коринки, со звериной Пустотой и грустью. Все забыл. Уж запасся гробовой
На родине она зеленая… (Брэм) Канарейку из-за моря Привезли, и вот она Золотая стала с горя, Тесной клеткой пленена. Птицей вольной, изумрудной Уж не будешь — как ни пой Про далекий остров чудный Над
Ты, светлая ночь, полнолунная высь! Подайся, засов, — распахнись, Тяжелая дверь, на морозный простор, На белый сияющий двор! Ты, звонкая ночь, сребролунная даль! Ах, если б не крепкая паль, Не ржавый замок, не лихой
Здесь, в старых переулках за Арбатом, Совсем особый город… Вот и март. И холодно и низко в мезонине, Немало крыс, но по ночам — чудесно. Днем — ростепель, капели, греет солнце, А ночью подморозит,
Любил я в детстве сумрак в храме, Любил вечернею порой Его, сияющий огнями, Перед молящейся толпой; Любил я всенощное бденье, Когда в напевах и словах Звучит покорное смиренье И покаяние в грехах. Безмолвно, где-нибудь