Вот и скрылись, позабылись снежных гор чалмы. Зной пустыни, путь к востоку, мертвые холмы. Каменистый, красно-серый, мутный океан На восток уходит, в знойный, в голубой туман. И все жарче, шире веет из степей теплынь,
Не туман белеет в темной роще, Ходит в темной роще богоматерь, По зеленым взгорьям, по долинам Собирает к ночи божьи трави. Только вечер им остался сроку, Да и то уж солнце на исходе: Застят
Баальбек воздвиг в безумии Каин (Сирийское предания) Род приходит, уходит, И земля пребывает вовек… Нет, он строит, возводит Храм бессмертных племен — Баальбек. Он — убийца, проклятый, Но из рая он дерзко шагнул. Страхом
Свечи нагорели, долог зимний вечер… Сел ты на лежанку, поднял тихий взгляд — И звучит гитара удалью печальной Песне беззаботной, старой песне в лад. «Где ты закатилось, счастье золотое? Кто тебя развеял по чистым
На глазки синие, прелестные Нисходит сумеречный хмель: Качайте, ангелы небесные, Нее тише, тише колыбель. И заре сгорели тучки вешние, И поле мирное темно: Светите, дальние, нездешние, Огни и открытое окно. Усни, усни, дитя любимое,
Сомкнулась степь синеющим кольцом, И нет конца ее цветущей нови. Вот впереди старуха на корове, Скуластая и желтая лицом. Равняемся. Халат на вате, шапка С собачьим острым верхом, сапоги… — Как неуклюж кривой постав
Пустынник нам сказал: «Благословен господь! Когда я изнурял бунтующую плоть, Когда я жил в бору над Малым Танаисом, Я так скорбел порой, что жаловался крысам, Сбегавшимся из нор на скудный мой обед, Да спас
Густой зеленый ельник у дороги, Глубокие пушистые снега. В них шел олень, могучий, тонконогий, К спине откинув тяжкие рога. Вот след его. Здесь натоптал тропинок, Здесь елку гнул и белым зубом скреб — И
В пустыне раскаленной мы блуждали, Томительно нам знойный день светил, Во мглистые сверкающие дали Туманный столп пред нами уходил. Но пала ночь — и скрылся столп туманный, Мираж исчез, свободней дышит грудь — И
Мозаика в Московском соборе Алел ты в зареве Батыя — И потемнел твой жуткий взор. Ты крылья рыже-золотые В священном трепете простер. Узрел ты Грозного юрода Монашеский истертый шлык — И навсегда в изгибах