Мы привязали к шее каждого его птицу. (Коран) На всех на вас — на каждой багрянице, На каждом пыльном рубище раба — Есть амулет, подобный вещей птице, Есть тайный знак, и этот знак —
Открыты окна. В белой мастерской Следы отъезда: сор, клочки конверта. В углу стоит прямой скелет мольберта. Из окон тянет свежестью морской. Дни все светлей, все тише, золотистей — И ни полям, ни морю нет
И снова вечер, степь и четки Бьет перепел в росе полей. Равнина к югу в дымке кроткой, Как море дальнее, а в ней, — Что в ней томит? Воспоминанья О том, чему возврата нет,
Пустыня в тусклом, жарком свете. За нею — розовая мгла. Там минареты и мечети, Их росписные купола. Там шум реки, базар под сводом, Сон переулков, тень садов — И, засыхая, пахнут медом На кровлях
Все снится мне заросшая травой, В глуши далекой и лесистой, Развалина часовни родовой. Все слышу я, вступая в этот мшистый Приют церковно-гробовой, Все слышу я: «Оставь их мир нечистый Для тишины сей вековой! Меч
В стороне далекой от родного края Снится мне приволье тихих деревень. В поле при дороге белая береза. Озими да пашни — и апрельский дет, Ласково синеет утреннее небо, Легкой белой зыбью облака плывут. Важно
Косогор над разлужьем и пашни кругом, Потускневший закат, полумрак… Далеко за извалами крест над холмом — Неподвижный ветряк. Как печальна заря! И как долго она Тлеет в сонном просторе равнин! Вот чуть внятная девичья
Воткнув копье, он сбросил шлем и лег. Курган был жесткий, выбитый. Кольчуга Колола грудь, а спину полдень жег… Осенней сушью жарко дуло с юга. И умер он. Окостенел, застыл, Припав к земле тяжелой головою.
В горах Сицилии, в монастыре забытом, По храму темному, по выщербленным плитам, В разрушенный алтарь пастух меня привел, И увидал я там: стоит нагой престол, А перед ним, в пыли, могильно-золотая, Давно потухшая, давным-давно
Бысть некая зима Всех зим иных лютейша паче. Бысть нестерпимый мраз и бурный ветр, И снег спаде на землю превеликий, И храмины засыпа, и не токмо В путех, но и во граде померзаху Скоты