Федор Сологуб. «Ты умираешь, ты хил и слаб»
Ты умираешь, Ты хил и слаб, — А я, ты знаешь, Спасти могла б. Судьба сурова, — И я слаба, Но духа злого Я не раба. В святом покое Мое лицо, И золотое В
Федор Сологуб. «Душа, отторгнувшись от тела»
Душа, отторгнувшись от тела, Как будешь ты в веках жива? Как ты припомнишь вне предела Все наши формы и слова? Но ты жива, я знаю это, И ты пройдешь сквозь дым веков Во исполнение
Федор Сологуб. «Девочкa Луна»
Ты хочешь, девочка луна, Скользящая в просторах неба, Отведать горнего вина И нашего земного хлеба. Одежды золотая сеть Пожаром розовым одела Так непривыкшее гореть Твое медлительное тело. Вкусив таинственную смесь Того, что в непонятном
Федор Сологуб. «Неурожай»
Над полями ходит и сердито ропщет Злой Неурожай, Взором землю сушит и колосья топчет, — Стрибог, помогай! Ходит дикий, злобный, хлеб и мнет, и душит, Обошел весь край, И повсюду землю гневным взором сушит,
Федор Сологуб. «Сквозь туман этой жизни смятенной»
Сквозь туман этой жизни смятенной Уже виден мне светоч священный, Только где он, еще не пойму, И, как прежде, бессильно тоскуя, То ищу, то томительно жду я Победившего вечную тьму. Но когда же себя
Федор Сологуб. «Ах, лягушки по дорожке»
Ах, лягушки по дорожке Скачут, вытянувши ножки. Как пастушке с ними быть? Как бежать под влажной мглою, Чтобы голою ногою На лягушку не ступить? Хоть лягушки ей не жалко, — Ведь лягушка — не
Федор Сологуб. «Мы — плененные звери»
Мы — плененные звери, Голосим, как умеем. Глухо заперты двери, Мы открыть их не смеем. Если сердце преданиям верно, Утешаясь лаем, мы лаем. Что в зверинце зловонно и скверно, Мы забыли давно, мы не
Федор Сологуб. «Имена твои не ложны»
Имена твои не ложны, Беспечальны, бестревожны, — Велика их глубина. Их немолчный темный шепот, Предвещательный их ропот Как вместить мне в письмена? Имена твержу и знаю, Что в ином еще живу, Бесполезно вспоминаю И
Федор Сологуб. «Здесь и там вскипают речи»
Здесь и там вскипают речи, Смех вскипает здесь и там. Матовы нагие плечи Упоенных жизнью дам. Сколько света, блеска, аромата! Но кому же этот фимиам? Это — храм похмелья и разврата, Храм бесстыдных и
Федор Сологуб. «Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад»
Еврей боится попасть в шеол, как христианин в ад. Сказать по правде, а я порой шеолу был бы рад. В докучной смуте, во тьме ночной, в мельканьи наших дней Напиток мерзкий и лжи, и