Душа и тело нам даны, А третье — дух; его не знаем. К нему стремленья направляем Из нашей темной глубины. Признали два лица за нами, — То скажут «вы», то скажут «ты». Разъединенные черты
Как мне с Коленом быть, скажи, скажи мне, мама. О прелестях любви он шепчет мне упрямо. Колен всегда такой забавный, Так много песен знает он. У нас в селе он самый славный, И знаешь,
Ты гори, моя свеча, Вся сгорай ты без остатка, — Я тебя гасить не стану. Ты гори, моя свеча, — Свет твой мил мне или нет, Пусть кому-нибудь он светит. Догорай, моя свеча, Вся
Вижу зыбку над могилой, Знаю, — мать погребена, И ребенка грудью хилой Не докормит уж она. Нет младенца в колыбели, Крепко спит в могиле мать, — Только зимние метели Станут зыбку подымать. Эта зыбка
После жизни недужной и тщетной, После странных и лживых томлений, Мы забудемся сном без видений, Мы потонем во тьме безответной, И пускай на земле, на печальном просторе Льются слезы людские, бушует ненастье: Не найдет
Беспредельною тоскою, Как тяжелою доскою, Жизнь мне давит грудь давно. Я глаза мои открою, Или снова их закрою, — Одинаково темно. Кто же снимет груз тяжелый, Кто же сделает веселой И беспечной жизнь мою?
Судьба была неумолима, Но знаю я, — вина — моя. Пройдите с отвращеньем мимо, — И это горе вызвал я. Я знал святое превосходство Первоначальной чистоты, Но в жизни воплотил уродство Моей отравленной мечты.
Холодная, жестокая земля! Но как же ты взрастила сладострастие? Твои широкие, угрюмые поля Изведали ненастье, но и счастие. Сама ли ты надежды родила, Сама ли их повила злаками? Или сошла с небес богиня зла,
В чаще леса леший бродит, Принимает страшный вид, То в трущобы нас заводит, То всю ночь в лесу кружит. В омутах русалки плещут, Ночью пляшут над водой, И глаза их жутко блещут Над опасной
Я приготовился принять гостей, Украсил я свою келейку, И вышел к воротам, и сел там на скамейку, С дороги не свожу внимательных очей, И жду, — а путь лежит печальный и пустынный, Бубенчик не