Как небо вечернее ясно! Какая там блещет звезда! О жизни, погибшей напрасно, Не надо грустить никогда. Наносит удар за ударом Жестокая чья-то рука. Все в жизни получено даром, И радость твоя, и тоска. Уродливо
Я созидал пленительные были В моей мечте, Не те, что преданы тисненью были, Совсем не те. О тех я людям не промолвил слова, Себе храня, И двойника они узнали злого, А не меня. Быть
Когда царицы скромно косы Плели, как жены пастухов, И почасту ходили босы По стогнам тихих городов, Ремнями тесными сандалий Не жали голые стопы, И не затягивали талий На удивление толпы, В те дни цветущая
В унылую мою обитель, Вокруг которой бродит злость, Вошел Эдемский светлый житель, Мальчишка милый, дивный гость. Босыми шлепая ногами О мой натертый гладко пол, Он торопливыми шагами Ко мне с улыбкой подошел, И в
На тихом берегу мы долго застоялись. Там странные цветы нам сладко улыбались, Лия томительный и пряный аромат. Фелонь жреца небес прохладно голубела. Долина томная зарею пламенела, Ровна и холодна в дыханьи горьких мят. Донесся
Жизни, которой не надо, Но которая так хороша, Детски-доверчиво рада Каждая в мире душа. Чем же оправдана радость? Что же нам мудрость дает? Где непорочная сладость, Достойная горних высот? Смотрим в горящие бездны, Что-то
Шум и ропот жизни скудной Ненавистны мне. Сон мой трудный, непробудный, В мертвой тишине, Ты взлелеян скучным шумом Гордых городов, Где моим заветным думам Нет надежных слов. Этот грохот торопливый Так враждебен мне! Долог
Иссякла божеская жалость, Жестокость встретим впереди. Преодолей свою усталость, Изнеможенье победи. Ты — человек, ты — царь, ты — воин, В порабощеньи ты не раб. Преображенья будь достоин, Как ни растоптан, как ни слаб.
На опрокинутый кувшин Глядел вернувшийся из рая. В пустыне только миг один, А там века текли, сгорая. Ушедшие от нас живут, Расторгнувши оковы тлена, — Мы беглою стезей минут Скользим, не покидая плена. Очарования
Язычница! Как можно сочетать Твою любовь с моею верой? Ты хочешь красным полымем пылать, А мне — золой томиться серой. Ищи себе языческой души, Такой же пламенной и бурной, — И двух огней широкие