Памяти Карла Либкнехта Удар ножа верней. К чему лобзанья в губы? Иудою Либкнехт не предан, а убит. Не надо слез и слов, пускай душа скорбит. Товарищи, молчите, стиснув зубы. На злое дело палача Ответ
(Не басня, а быль) «Товарищ, можно прикурить?.. Спасибо!» «Не за что». Прохожий В поддевке, стриженный под скобку, толсторожий, С красноармейцем был не прочь поговорить: «О господи, когда б вы знали, как в Казани Мы
(Быль) Рабочими организуются певческие хоровые общества. Из рабочей жизни. Жена молодка, Красотка, К заводчику, как банный лист, Пристала: «Ах, мне нехорошо!.. Ах, я совсем устала!.. А ты — бесчувственный… буржуй, капиталист. Фу, гадкий, гадкий…
Газета «Земщина» открыла рабочий отдел, в котором призывает рабочих к «классовой» организации. (Из газетной хроники.) Долгонько я молчал. А правду молвить надо. * В овечьей шкуре Волк прокрался как-то в стадо; Взобравшись на бугор,
По поводу разоблачений эсеровской работы: убийства Володарского и Урицкого, покушения на Ленина и т. д. Внешний лоск, из лакейской — манеры, А на деле — бандитам родня. Социал-р-р-революционер-р-ры Снова сделались темою дня. О делах
Пресветлый сокол поднял крик. Средь бела дня, когда летал он на привольи Со всем своим двором, какой-то враг проник В его владения сокольи И, словно б от каких-нибудь перепелят, Оставил косточки одни от соколят.
«Как звать тебя?» «Памфил Босой». «Подумать, гастроном какой тут объявился!» Заводчик так рабочему дивился: Бедняга-гастроном гнилою колбасой Давился. «Знать, заработки хороши?» — Хозяин вымолвил ехидно. «Куда! — вздохнул Памфил. — Гроши!» «Гроши? Оно и
Язык мой груб. Душа сурова. Но в час, когда так боль остра, Нет для меня нежнее слова, Чем ты — «работница-сестра». Когда казалось временами, Что силе вражьей нет числа, С какой отвагой перед нами
По слухам, Юденичем сломана мощная радиостанция Детского Села. Радиостанция у Детского Села, Увы, она уж не цела — Воздушная скороговорка! От Вудро Вильсона, злой радости полна, Несется радиоволна Ллойд-Джорджу в Лондон из Нью-Йорка: «Ну,
«Хозяин стал не в меру лих! Такую жизнь, — сказал в конюшне рыжий мерин, — Терпеть я больше не намерен: Бастую — больше никаких!» И мерину в ответ заржали все лошадки: «Ты прав, ты