Мы все, блюстители огня на алтаре, Вверху стоящие, что город на горе, Дабы всем виден был; мы, соль земли, мы, свет, Когда голодные толпы в годину бед Из темных долов к нам о хлебе
Давно его мелькает тень В садах поэзии родимой, Как в роще трепетный олень, Врагом невидимым гонимый. И скачем мы за ним толпой, Коней ретивых утомляя, Звеня уздечкою стальной И криком воздух оглашая. Олень бежит
Жизнь еще передо мною Вся в видениях и звуках, Точно город дальний утром, Полный звона, полный блеска!.. Все минувшие страданья Вспоминаю я с восторгом, Как ступени, по которым Восходил я к светлой цели… Дата
Нина, Нина, тарантелла! Старый Чьеко уж идет! Вон уж скрипка загудела! В круг становится народ! Приударил Чьеко старый. Точно птички на зерно, Отовсюду мчатся пары!.. Вон — уж кружатся давно! Как стройна, гляди, Аглая!
И он угас! и он в земле сырой! Давно ль его приветствовали плески? Давно ль в его заре, в ее восходном блеске Провидели мы полдень золотой? Ему внимали мы в тиши, благоговея, Благословение в
Оставь, оставь! На вдохновенный, На образ Музы неземной Венок и вянущий, и тленный Не возлагай! У ней есть свой! Ей — полной горних дум и грезы, Уж в вечность глянувшей — нейдут Все эти
Шумя, на полных парусах, Как на распущенных крылах, Летел корабль, бесстрашно споря С волнами девственного моря. Казалось, чуждо было им Досель неведомое бремя; Спокойно венчанное темя Они склоняли перед ним. Был вечер. Палуба безмолвна:
Зевс, от дум миродержанья Хмуря грозные черты, Вдруг — средь волн и всю в сиянье Зрит богиню Красоты. Тихо взором к ней поникнул Он с надоблачных высот И, любуясь ей, воскликнул: «Кто хулить тебя
О солнце! твой щит вечным золотом блещет — А море племен здесь клокочет и плещет… Вдали от серебряных рек и ручьев, Там бродит и гибнет в степи караван позабытый; Напрасно ждут люди от вихрей
Из бездны Вечности, из глубины Творенья На жгучие твои запросы и сомненья Ты, смертный, требуешь ответа в тот же миг, И плачешь, и клянешь ты Небо в озлобленье, Что не ответствует на твой душевный