На шее мелких четок ряд, В широкой муфте руки прячу, Глаза рассеянно глядят И больше никогда не плачут. И кажется лицо бледней От лиловеющего шелка, Почти доходит до бровей Моя незавитая челка. И непохожа
Не прислал ли лебедя за мною, Или лодку, или черный плот? — Он в шестнадцатом году весною Обещал, что скоро сам придет. Он в шестнадцатом году весною Говорил, что птицей прилечу Через мрак и
И снова осень валит Тамерланом, В арбатских переулках тишина. За поулстанком или за туманом Дорога непроезжая черна. Так вот она, последняя! И ярость Стихает. Все равно что мир оглох… Могучая евангельская старость И тот
Знаю, знаю — снова лыжи Сухо заскрипят. В синем небе месяц рыжий, Луг так сладостно-покат. Во дворце горят окошки, Тишиной удалены, Ни тропинки, ни дорожки, Только проруби темны. Ива, дерево русалок, Не мешай мне
Юнии Анреп Судьба ли так моя переменилась, Иль вправду кончена игра? Где зимы те, когда я спать ложилась В шестом часу утра? По-новому, спокойно и сурово, Живу на диком берегу. Ни праздного, ни ласкового
Земная слава как дым, Не этого я просила. Любовникам всем моим Я счастие приносила. Один и сейчас живой, В свою подругу влюбленный, И бронзовым стал другой На площади оснеженной. Дата написания: 1914 год
Бывало, я с утра молчу, О том, что сон мне пел. Румяной розе и лучу, И мне — один удел. С покатых гор ползут снега, А я белей, чем снег, Но сладко снятся берега
Вы напишете о нас наискосок. И. Б. Мне с Морозовой класть поклоны, С падчерицей Ирода плясать, С дымом улетать с костра Дидоны, Чтобы с Жанной на костер опять. Господи! Ты видишь, я устала Воскресать,
Да, я любила их, те сборища ночные, — На маленьком столе стаканы ледяные, Над черным кофеем пахучий, зимний пар, Камина красного тяжелый, зимний жар, Веселость едкую литературной шутки И друга первый взгляд, беспомощный и
Слаб голос мой, но воля не слабеет, Мне даже легче стало без любви. Высоко небо, горный ветер веет И непорочны помыслы мои. Ушла к другим бессонница-сиделка, Я не томлюсь над серою золой, И башенных