Божий Ангел, зимним утром Тайно обручивший нас, С нашей жизни беспечальной Глаз не сводит потемневших. Оттого мы любим небо, Тонкий воздух, свежий ветер И чернеющие ветки За оградою чугунной. Оттого мы любим строгий, Многоводный,
Как белый камень в глубине колодца, Лежит во мне одно воспоминанье. Я не могу и не хочу бороться: Оно — веселье и оно — страданье. Мне кажется, что тот, кто близко взглянет В мои
Я пью за разоренный дом, За злую жизнь мою, За одиночество вдвоем, И за тебя я пью, — За ложь меня предавших губ, За мертвый холод глаз, За то, что мир жесток и груб,
«Где, высокая, твой цыганенок, Тот, что плакал под черным платком, Где твой маленький первый ребенок, Что ты знаешь, что помнишь о нем?» «Доля матери — светлая пытка, Я достойна ее не была. В белый
Я не была здесь лет семьсот, Но ничего не изменилось. Все так же льется Божья милость С непререкаемых высот, Все те же хоры звезд и вод, Все так же своды неба черны, Все тот
I Все тоскует о забытом, О своем весеннем сне, Как Пьеретта о разбитом Золотистом кувшине… Все осколочки собрала, Не умела их сложить… «Если б ты, Алиса, знала, Как мне скучно, скучно жить! Я за
Двадцать первое. Ночь. Понедельник. Очертанья столицы во мгле. Сочинил же какой-то бездельник, Что бывает любовь на земле. И от лености или со скуки Все поверили, так и живут: Ждут свиданий, боятся разлуки И любовные
Ан. Н. Что нам разлука? — Лихая забава. Беды скучают без нас. Спьяну ли ввалится в горницу слава, Бьет ли тринадцатый час? Или забыты, забиты, за… кто там Так научился стучать? Вот и идти
Пленник чужой! Мне чужого не надо, Я и своиx-то устала считать. Так отчего же такая отрада Эти вишневые видеть уста? Пусть он меня и xулит и бесславит, Слышу в словаx его сдавленный стон. Нет,
Я всем прощение дарую И в Воскресение Христа Меня предавших в лоб целую, А не предавшего — в уста. Дата написания: 1946 год