Стоит опустелый над сонным прудом, Где ивы поникли главой, На славу Растреллием строенный дом, И герб на щите вековой. Окрестность молчит среди мертвого сна, На окнах разбитых играет луна. Сокрытый кустами, в забытом саду
Из цикла «Крымские очерки» Над неприступной крутизною Повис туманный небосклон; Tам гор зубчатою стеною От юга север отделен. Там ночь и снег; там, враг веселья, Седой зимы сердитый бог Играет вьюгой и метелью, Ярясь,
1 Над светлым Днепром, средь могучих бояр, Близ стольного Киева-града, Пирует Владимир, с ним молод и стар, И слышен далеко звон кованых чар — Ой ладо, ой ладушки-ладо! 2 И молвит Владимир: «Что ж
Уж ты мать-тоска, горе-гореваньице! Ты скажи, скажи, ты поведай мне: На добычу-то как выходишь ты? Как сживаешь люд Божий со свету? Ты змеей ли ползешь подколодною? Ты ли бьешь с неба бурым коршуном? Серым
Дождя отшумевшего капли Тихонько по листьям текли, Тихонько шептались деревья, Кукушка кричала вдали. Луна на меня из-за тучи Смотрела, как будто в слезах; Сидел я под кленом и думал, И думал о прежних годах.
Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре, O, не грусти, ты все мне дорога, Но я любить могу лишь на просторе, Мою любовь, широкую как море, Вместить не могут жизни берега. Когда Глагола творческая сила
Склоняся к юному Христу, Его Мария осенила; Любовь небесная затмила Ее земную красоту. А Он, в прозрении глубоком, Уже вступая с миром в бой, Глядит вперед — и ясным оком Голгофу видит пред собой.
Сердце, сильней разгораясь от году до году, Брошено в светскую жизнь, как в студеную воду. В ней, как железо в раскале, оно закипело: Сделала, жизнь, ты со мною недоброе дело! Буду кипеть, негодуя, тоской
1 Любим калифом Иоанн; Ему, что день, почет и ласка, К делам правления призван Лишь он один из христиан Порабощенного Дамаска. Его поставил властелин И суд рядить, и править градом, Он с ним беседует
His voice it was deep like the wave of the sea.1 Его голос звучал как морская волна, Мрачен взор был грозящих очей, И была его длань как погибель сильна, Сердце зыблемой трости слабей. Не