Демьян Бедный. «Разгадка»
«Октябрьским» праздникам не все, не все им рады,
Не все любуются на красные парады.
В то время как одни
Восторженно встречают эти дни,
Другие предаются плачу,
Пытаясь разрешить мудреную задачу:
«Какие силы нас спасут? Какой герой?
Доколь советскую терпеть мы будем участь?
Когда же рухнет он, проклятый новый строй?
Чем объяснить его проклятую живучесть?
В чем зло? — шипят они. — Разгадка в чем?
Ну в чем?!»
Шипят, наморщивши прожухлые морщины.
А молодая жизнь играет, бьет ключом,
И «новый строй» — у новой годовщины!
Да, были времена!..
И поучительна седая старина.
«Душа» народная сегодня ли раскрыта?
От пра-пра-прадедов идет народный сказ,
В нем — поэтический показ
Простонародного мучительного быта.
Не княжьи грамоты, не летописный свод.
Что мог он записать, неграмотный народ?
С усмешкой горькою и прибауткой грустной
Он душу отводил в побаске, в сказке устной,
С искусством гения зашифровавши в ней
Мечты о красоте грядущих светлых дней.
Бывало, сколько раз бывало:
Великий государь, боярин или князь
Дремал, под пышное забравшись одеяло,
А дед-баюн, скосясь на дрыхнущее сало,
До полночи пред ним плел сказочную вязь.
Привыкнувши всю жизнь таиться и бояться,
Пред сильными ползя ползком, ложась ничком,
Мужик прикинуться умеет дурачком,
Когда над сильным он захочет посмеяться.
А в сказке был ему простор:
Он в сказке шельмовал царя и царский двор,
Бояре были все прямые остолопы,
С холопами — цари, а пред царем — холопы.
И всех — царя, бояр — дурачил кто? — сморчок,
Не фряжский принц, не князь Тверской или Смоленский,
А так — парнишка деревенский,
Запечный богатырь, Ивашка-дурачок!
Нет, сказка не была пустою балагурью.
И «дурь» мужицкая была особой дурью.
Ни змей-горынычей, ни окиянских бурь
Не трепетала эта дурь,
На трудный подвиг шла, на страшные мытарства,
Ныряла в глубину, взлетала в высоту,
Чтоб оттягать себе царевну-красоту
И за царевною — полцарства.
Жар-птицей бредила, ослепши в темноте.
Дворцы ей снилися — в бескрайной нищете,
Сгибаясь под господским гнетом,
Искала для борьбы дубинку-самобой
И, бездорожная, в лазури голубой
Летела птицей в край любой,
Обзаведясь ковром — волшебным самолетом.
Голодною, сомлев от барского тягла,
На отдых в хижину свою она брела,
Голодною в тягло впрягалась спозаранку,
Но в сказочных своих мечтах изобрела
Усладу, скатерть-самобранку;
В обычай стало ей пить мертвую, когда
Дни мертвые ее из рук вон были худы,
Но песенку про то, что кончится беда,
Что где-то — поискать — живая есть вода,
Ей пели гусли-самогуды.
Порою клином ей сходилася земля,
Но оттого не став угрюмой нелюдимкой,
А сердце сказкою-утехой веселя,
Спасалася она под шапкой-невидимкой,
Срывалась с места, «шла вразброд»
И грела кистенем «лихой боярский род»
Под боевую перекличку:
«Сарынь на кичку!»
Не слышно клекота двуглавого орла,
Истлели когти, клюв, два сломанных крыла.
Русь черносошная доверилась Советам:
Они несут ей все, чего она ждала,
Согласно сказочным заветам.
Жар-птица?! Вот она, гляди:
С гербом советским на груди
Горит несчетными огнями!
Жар-птицей овладеть — все ночи станут днями.
Русь темная была и — поросла быльем:
Все наши города, посады, деревушки,
До самой худенькой избушки и клетушки,
Не брезгуя ничем, ни хлевом, ни жильем,
Мы электричеством зальем!
Сверкай, советская деревня и столица!
Свет электрический — чем не твоя жар-птица?
Теперь любуйся: вот она перед тобой
Волшебная дубинка-самобой!
Враг знает, больно как дубинка эта бьется,
Что Красной Армией зовется!
Вот артиллерия, вот конные полки,
Вот комсомольский цвет — герои-моряки,
Вот неоглядные ряды стальной пехоты, —
Над ними, в облаках, смотри, вблизи, вдали,
Стальные реют журавли, —
То наши чудо-самолеты!
А вон по целине — на поприще ином —
Идет волшебник-агроном,
Целитель пахоты больной, ученый знахарь:
Он знает, за какой землей уход какой,
И знает он, что клад мужицкий под рукой,
А рядом богатырь, железный самопахарь,
Прабабушке-сохе гудит заупокой.
Стихает здесь и там мужичья перебранка;
Трехполье тощее оставив позади,
Дивятся мужики, что их земля, гляди,
Взаправду скатерть-самобранка!
А вон в избушке Пров, Авдотья, Клим, Панкрат
Умильно слушают волшебный аппарат.
Деревне по сердцу советские причуды!
Москва по радио ей голос подает,
Про все, что деется на свете, знать дает:
То наши гусли-самогуды!
Ивашка-дурачок, парнишка боевой,
Полцарства добывал, рискуя головой.
Ан вечно — на престол лишь заносил он ногу —
Какой-то заяц роковой
Перебегал ему дорогу!
Но был он выручен другим богатырем:
Рабочий, бившийся без устали с царем,
В час горький подоспел Ивашке на подмогу:
«Эй, паря-простота! Чудак же ты, ей-богу!
Полцарства ты хотел? Все царство заберем!»
«Все царство? — отвечал Ивашка. — Тож не худо!»
Вот было чудо!
Это чудо
Зовется «Красным Октябрем»!
Так пролетарская решила все замашка:
«Дворцами бредил ты, Ивашка?
На, получай дворец, где нежились цари!»
И вот в Ливадии всем мужикам — смотри! —
Рабочий преподнес, а не святой Егорий,
Дворец — крестьянский санаторий!
«Души» мужицкой — в том господская беда —
Не разгадали господа.
А сколько делали они лихих попыток,
Чтоб от нее иметь свой даровой прибыток!
За непокорное земное житие
Грозили ей в церквах загробной божьей местью
И насмерть отравить пыталися ее
Патриотическою лестью.
Порфироносные российские цари
Не раз пытались ей, жующей сухари,
Внушить великие славянские начала:
«Христолюбивая! Вперед!
За Русь святую!» Но молчала
Христолюбивая, воды набравши в рот.
А те, чьи черепа пустые малоемки,
Твердили, что «душа народная — потемки»
И русский-де народ — «загадочный народ»!
Загадка для господ была неразрешима —
Разгадка не совсем по вкусу им была.
И старина для них казалась нерушима.
Ан вот — вся старина разрушена дотла,
Свершились наяву чудесные явленья,
И над седым Кремлем — залог осуществленья
Уже не сказочных, а ставших явью благ —
Горит-полощется советский красный флаг!
Дата написания: 1925 год
(1 votes, average: 5,00 out of 5)